Муса Бигиев об обновлении мусульманской правовой системы

   Мусульманская правовая система – шариат – объемлет все стороны жизни как отдельно взятого индивидуума, так и социума в целом. Поэтому вопросы методологии и практики исламского права занимают ведущее место в религиозно-богословской деятельности М. Бигиева, представляя собой наиболее подробно исследованную им область религиозных наук. Интерес и внимание, которые М. Бигиев уделял проблемам мусульманского права, объясняются тем, что правовая система и ее источники являются, по его мнению, основополагающим элементом любого общества. Наблюдения и личный опыт, накопленный за годы, проведенные за рубежом в различных мусульманских государствах, дали М. Бигиеву достаточно оснований заявить, что мусульманский мир является покорным слугой Запада и при этом совершенно не осознает своего положения. Он считал, что игнорирование социально ориентированного потенциала исламской правовой системы – шариата – является одной из причин упадка мусульманской цивилизации. В стремлении познакомить мусульманскую общественность с наилучшими, с его точки зрения, образцами мусульманской правовой литературы Бигиев переиздал ряд трактатов, таких как «Шарх тайибат ан-нашр фи кираат аль-’ашр», представляющий собой комментарий к известной работе имама Мухаммада Шамс-ад-дина аль-Джезери (753–833) (Оренбург, 1908; Казань, 1912); «Шарх акилла атраби аль-касаид фи асна’и макасид» (комментарий к книге Абу Мухаммада Касима аш-Шатиби «Расм альмасахиф») (Казань, 1908); «Аль-Муафакат» (перевод книги «Рисаля муфрада ‘аля усул аль-муафакат») (Казань, 1909); «Шарх назмат аз-захр» (комментарий к книге Абу Мухаммада Ибн Фирруха аш-Шатиби). Кроме того, М. Бигиев написал ряд собственных сочинений по фикху, в частности: «Кава’ид фикхийа» (Казань, 1910, 1927); «Шэригать эсаслары» (Основы шариата. – Петроград, 1916, 1917); «Фикх ал-Кур’ан» (Петроград. В 2 т., б/г) и др. Общее число его трудов по фикху и шариату исчисляется несколькими десятками. В правовых трудах Мусы Бигиева отражалось его стремление к усовершенствованию теоретических и практических сторон мусульманского права в духе нового времени. Одним из примеров практической деятельности М. Бигиева в области возрождения института мусульманского права является деятельность по созданию журнала, посвященного шариатским проблемам. Идея о создании такого рода журнала появилась в среде российских мусульман в самом начале ХХ в. Идея возникла в качестве ответной меры татарских факихов на объективные перемены, которые со всей остротой обнажили недостатки традиционной системы мусульманского права. Официально вопрос об основании журнала по мусульманскому праву был поднят на одном из заседаний Оренбургского духовного собрания в апреле 1905 г. С этого момента проблема основания специализированного издания по мусульманскому праву заняла прочное место на страницах российской мусульманской прессы. Во всех татарских изданиях при всех имеющихся разногласиях и расхождениях обертоном звучала мысль, что такого рода журнал совершенно необходим для нужд мусульман России. Муса Бигиев принял самое активное участие в реализации данной идеи, регулярно публикуя соответствующие статьи на страницах газеты «Вакыт» начиная с 1909 г. Наконец, Р. Фахреддин, исполнявший обязанности главного казыя, предложил М. Бигиеву заняться подготовкой к изданию мусульманского журнала под названием «Эхкям Шэргыя Мэжмагасы». Муса Бигиев принял предложение и, исполняя рекомендации Р. Фахреддина, а также осознавая важность поставленной перед ним задачи, написал в качестве вступления к журналу по шариатским нормам труд «Кава’ид фикхийа». В нем были изложены 201 правило фикха со ссылками на аяты Корана и другие мазхабы. Что касается непосредственно журнала, то М. Бигиев неоднократно выступал на страницах печати с обращением к российским мусульманам и призывал их активно подключиться к обсуждению и формированию концепции журнала. Но в ответ он не получил ни одного предложения. Такая ситуация была предсказуема: еще в 1910 г. журнал «Шура» указывал, что религиозные деятели удовлетворены традиционной литературой по фикху, что стало ясным еще в ходе упомянутого апрельского заседания Оренбургского духовного собрания 1905 г. Это позволило Бигиеву заявить, что журнал будет издаваться таким, каким его представляет он сам: «…одно из двух: или пиши сам, или прими предложенное!» Вопрос о журнале по шариату был поднят вновь во время съезда улемов, состоявшегося 18–27 июля 1917 г. Муса Бигиев был включен в состав оргкомитета по подготовке журнала наряду с такими деятелями, как муфтий г. Баруди, казый Р. Фахреддин, богословы Х.-Г. Габяши, Зыя Аль-Камали и др. Однако изданию журнала помешали события, начавшиеся в России с осени 1917 г. Муса Бигиев разработал собственную методологию права, которую представил позже на страницах двухтомника «Кава’ид фикхийа». Он писал: «Я ‹...› выступил против имамов-факихов, преданных принципу доказательства в основах шариата путем приведения устных аргументов. По моему мнению, источники права не ограничены только устными доказательствами, а число правовых мазхабов не ограничено четырьмя. Бесконечное разнообразие ситуаций, возникающих в жизни человечества, ислам, его величие и культура – все это развивается и прогрессирует». М. Бигиев утверждал, что мусульманскому миру нельзя надеяться на помощь со стороны и что дело возрождения ислама зависит только от самих мусульман. Чтобы привлечь внимание мусульман, очарованных достижениями Запада, к исламу, следовало доказать им величие их веры и универсальность этого учения. По мнению М. Бигиева, самым действенным средством в этом деле мог бы стать фикх, поскольку, как считал М. Бигиев, именно эта наука способна доказать величие, истинность и предназначение Корана и Сунны. Однако поскольку в области фикха накопились серьезные проблемы, то начинать мусульманское возрождение следовало именно с решения этих проблем, главными из которых М. Бигиев считал разногласия между мазхабами и практику таклида. М. Бигиев в каждом соответствующем случае старался найти параллель между целью, преследуемой фикхом, и интересами социума. По его мнению, ни одна правовая система не может обеспечить себе будущее, пока не поставит превыше всего защиту общественного блага. Он утверждал, что ошибки факихов заключаются в недооценке ими вышеуказанного принципа, в игнорировании ими значимости человеческой жизни и ее предназначения, в предпочтении этому дилеммы о богоугодности и неизбежности возмездия. М. Бигиев выступал против такого понимания религии, когда понятие счастливой благополучной жизни относилось только к потустороннему миру. Также он выступал против правовой системы, опиравшейся на такую идейную основу. Он доказывал, что религиозные повеления были ниспосланы не для того, чтобы запугать человека грядущим возмездием за их неисполнение, а с целью предупредить человека о негативных последствиях запрещенных поступков. Такие подходы ученого к вопросам исламского права, несомненно, раскрывают глубокую социальную значимость религиозных предписаний в жизни индивидуума и общества. В одном из своих сочинений М. Бигиев так писал о категории «харам»: «Понятие харама в моем понимании несколько отличается от понятия харама, принятого факихами. По их мнению, харам примечателен тем, что влечет за собою наказание. По моему же мнению, харам важен своими негативными последствиями. У факихов принято говорить, что “деяние запрещено по той причине, что совершивший его будет обречен на наказание и муки”. По моему же мнению, суть харама в том, что запретное действие приводит к последствиям, вредным для общественной жизни». М. Бигиев разработал собственное определение фикха, охарактеризовав его как полную осведомленность человека как члена общественной системы, т.е. семьи, коллектива, государства и человеческой цивилизации, о своих правах и обязанностях. Осознавая выдающуюся значимость фикха в деле гармоничного обустройства социального бытия, М. Бигиев называл эту науку третьей по степени важности религиозной дисциплиной после корановедения и хадисоведения и первой по значимости наукой в сфере общественного и личного жизнеустроения индивидуума. Стремясь показать и доказать важнейшую функцию фикха как основополагающего элемента социального благополучия и процветания, М. Бигиев обратился к истории мусульманской цивилизации. Исламское общество, сформировавшееся в эпоху пророка и праведных халифов, стало идеалом государственного устройства для мусульман всех поколений. В мусульманской традиции этот исторический период называется веком благоденствия (аср ас-саада). Высокий уровень социального бытия был достигнут благодаря функционированию совершенно новой правовой системы – шариата. Каноны шариата, охватывающие как сакральные, так и мирские стороны человеческого бытия были проведены в жизнь социума правоведами-факихами на основании юридической адаптации предписаний Корана и Сунны. В первые века ислама наука фикха объединяла в себе проблемы всех уровней социального бытия: вопросы культа и поклонения, морали и нравственности, брачных и межличностных отношений, вопросы ответственности и наказания, международной политики и т.д. Основным принципом правотворчества был утверждаемый исламом догмат о необходимости гармоничного сочетания сакрального и мирского. Мыслитель подчеркивал, что век благоденствия стал возможным не только потому, что знатоки права выводили юридические каноны только из Корана и Сунны, но и потому, что осмысленно разрабатывали отрасли шариата соразмерно тому, как они были отражены в Священной книге, сохраняя его суть, а именно божественную справедливость. М. Бигиев был уверен, что начальное исламское право принципиально отличалось от любых других правовых систем тем, что не имело генетической связи с более древними школами права и законотворческими традициями, поскольку мусульманские факихи всю правовую систему исламского социума вывели только из Корана и Сунны. Характерной чертой фикха в описываемый период был его реализм. В его основе лежали реальные, а не гипотетические проблемы. Такая форма фикха получила название «аль-фикх аль-ваки’ий» (реалистический фикх). Несмотря на существование определенных процедур принятия правовых решений, законоведы той эпохи не предписывали их жестких вариантов, которым должно было бы следовать все мусульманское сообщество. В ходе естественного развития фикха в более позднюю эпоху сформировались школы правовой мысли и практики – мазхабы. М. Бигиев утверждал, что, основывая мазхабы, мусульманские теологи-правоведы не ставили своей целью разобщение верующих, призывая или принуждая людей следовать только их правовым предписаниям. Мыслитель утверждал, что образование мазхабов было значимым социальным благом, ибо полностью соответствовало хадису, гласящему, что разнообразие мнений верующих в мусульманской общине является божьей милостью. М. Бигиев считал, что основанные первыми имамами мазхабы ставили целью показать каждому члену уммы пути применения указаний Корана и Сунны пророка во всех жизненных ситуациях в соответствии с особенностями времени и целесообразностью. Мазхабы – это наследство, оставленное предками в качестве образца для мусульман. Разнообразие, присущее теории и практике мусульманского законотворчества, позволяло разрабатывать действенные и гибкие законы, решая тем самым широчайший круг социальных, политических, экономических и других проблем. Поэтому ничего плохого в разности мнений и подходов не было. Мазхабы под руководством своих основателей широко практиковали взаимный обмен мнениями. Проблемы начались с приходом поколения учеников основателей правовых школ, которые склонились к непреклонности, жесткости, косности и отказу от гибкости, присущей юридической мысли раннего периода. Подобная практика переросла во взаимную неприязнь, расколовшую впоследствии все мусульманское общество. М. Бигиев констатировал: «Ислам никогда не терпел убытка от разногласий. Все беды, обрушившиеся на него, произошли от призывов к объединению верующих в рамках одного мазхаба и к единообразию в мышлении». Жесткое правило следования одному из мазхабов стало следствием как внешних воздействий, так и усиления позиций схоластики в системе мусульманского образования, что сковало свободомыслие и практическую активность мусульман. Положение усугубилось тем, что с середины IX в. стала расширяться практика таклида, которая в Х в. с молчаливого согласия суннитских теологовправоведов была принята как обязательное правило. Таклид сделал невозможным появление новых способов и подходов к формулированию правовых решений. Творческие возможности мусульманского фикха отныне были преданы забвению, а сам фикх постепенно был отстранен от решения насущных проблем жизни, превратившись в теорететическую науку. Сложилась новая область правоведения – сравнительный фикх, использовавшийся главным образом для доказательства превосходства одного мазхаба над другими, что способствовало дальнейшему углублению внутримусульманского раскола. М. Бигиев отмечал, что, совершая таклид, комментаторы толковали аяты Корана, следуя указаниям тех или иных мазхабов, и основывали свои доводы на том, что было изложено в схоластических книгах, а не на указаниях Корана и Сунны. Таким образом, толкуя источники права опосредованно, богословы совершенно упустили из виду их смысл, который можно и нужно было постигать рациональным осмыслением и размышлением. Творческая пассивность мусульманских богословов привела к тому, что исламское право, в котором М. Бигиев видел богооткровенную основу социального и духовного прогресса человечества, не смог стать достоянием мировой цивилизации. Факихи увлеклись рассмотрением незначительных вопросов, разработке которых посвятили все свои усилия, приводя в качестве аргументации своих решений множество хадисов, преданий-риваятов. Однако в отношении проблем, имеющих непреходящую социальную значимость и затрагивавших жизненно важные сферы бытия, они проявляли преступную пассивность. М. Бигиев считал, что в основе такого поведения богословов лежало то, что они рассматривали науку об аргументации шариатских установок как формальность и не придавали должного значения самому феномену человеческой и общественной жизни. М. Бигиев подчеркивал, что выросший на такой почве фикх оказался крайне несовершенным: «Способен ли фикх, изложенный в трактатах мусульманских правовых школ, отразить и передать суть сверхъестественных указаний Корана? Широк ли он настолько, чтобы стать самым справедливым и универсальным законом жизни человечества до скончания веков? Можно ли найти в наших законотворческих богословских трактатах решение всех проблем и ответы на все вопросы, которые жизнь ежедневно и ежечасно ставит перед человеком? Я вынужден констатировать, что на все эти вопросы мы вынуждены дать отрицательный ответ. Жизнь развивалась и шла вперед, а фикх каким был тысячу лет назад, таким он остается и поныне». М. Бигиев усматривал искажение фикха и в том, что древние богословы, неверно используя метод суждения по логической аналогии – кийас, увеличили число возлагаемых на мусульман религиозных обязанностей. Так, кийас, дозволенный пророком как средство облегчения повседневной жизни людей, стал орудием отягощения исламской обрядности ненужными обязательствами. Подобное усердие факихов привело к последствиям, которые М. Бигиев называет катастрофическими. Одной из них стала обязательность следования какому-либо из мазхабов. Так, человек оказался лишенным способности самостоятельно использовать разрешения и послабления, существующие в шариате. Шариат «закостенел», поскольку попытки рационально использовать его для решения различных жизненных проблем стали рассматриваться факихами как «легкомысленное обращение с религией» (тала’уб би д-дин). М. Бигиев заметил, что в результате формализации исламского права мусульманский мир отошел от следования принципу единства сакрального и мирского: «Давно уже сложился обычай рассмотрения и решения любой проблемы в двух плоскостях – религиозной и мирской... Это – предательство по отношению к религии, эта тенденция опасна, она чревата тем, что неизбежно приведет к отказу от шариата». В подтверждение своих слов М. Бигиев приводил тот факт, что современные мусульманские правители пришли к позорному, по его мнению, заимствованию западных правовых систем, оправдывая это тем, что якобы исламский шариат не имеет соответствующих современной обстановке и условиям юридических предписаний. Отмечая, что в существующем фикхе достаточно подробно и полно представлена обрядово-культовая сторона жизни, М. Бигиев констатировал, что социальные вопросы, начиная с межличностного и заканчивая межгосударственным правом, разработаны в нем крайне слабо. Ситуация такова, что искаженный исламский фикх санкционирует даже такие вещи, которые противоречат нормам элементарной справедливости. Он писал, что комментаторы Корана далеки от совершенства в толковании аятов, касающихся проблем ростовщического процента – риба, функций совета старейшин – шура и вопросов государственной власти – идара, не убедительны в богословском обосновании запрета на употребление спиртного, негуманны в решении проблем семейных отношений, бракосочетания и бракоразводного процесса и других проблемах, имеющих самое прямое отношение к обеспечению счастливой жизни человека. По мнению М. Бигиева, существующий фикх неспособен дать должную интерпретацию содержания Корана, обеспечить его правильное понимание и не может претворить в жизнь его социально ориентированный законотворческий потенциал. М. Бигиев видел причины такого состояния фикха не в недостатках Корана или несовершенстве Сунны. Причины несовершенства фикха были, по его мнению, внешними и происходили от изъянов в человеческом понимании и взгляде на Коран и Сунну, являющиеся основой шариата. Он писал: «Взгляды мусульман на их божий закон, на аяты священного Корана и Сунну пророка очень узки и ограничены». Так, М. Бигиев призывает мусульман к исправлению самих себя, своего мышления и мировоззрения, к самосовершенствованию, говоря, что в исламе не существует изъянов, а все дело в самих мусульманах. Таким образом, татарский мыслитель одним из первых среди мусульманских реформаторов коснулся проблемы личности и роли человеческого сознания как основополагающего элемента культурно-исторического развития цивилизации. Указав на отстраненность мусульманского шариата от реальной жизни и на его формальный характер, приведя конкретные примеры этого и раскрыв причины плачевного состояния шариата, М. Бигиев стал искать пути возрождения подлинных принципов мусульманского права. Прежде всего, М. Бигиев обратился к структуре и методологии фикха. Как известно, закрепление в исламском правотворчестве четырех мазхабов завершилось к XIV в. К этому времени из сферы фикха были выведены в качестве самостоятельных наук такие области, как ‘илм ат-таухид (учение о единобожии) и ‘илм аль-ахлак (учение о морали и нравственности). Не находя в этом ничего предосудительного, М. Бигиев предлагает вынести из сферы фикха такую его часть, как ‘ибада (религиозный культ, исполнение обрядов), чтобы в ведении фикха оставались вопросы сугубо социального характера. Этот шаг мыслителя явился принципиально новым способом решения поставленной им проблемы. Дело в том, что М. Бигиев проводил четкую грань между такими сторонами человеческой жизни, как отношения «человек – Бог» и «человек – общество». К примеру, М. Бигиев писал, что можно сколь угодно восхищаться набожностью того или иного человека, усердием, которое он проявляет в исполнении обязательных и добровольных предписаний, однако все это остается личным делом человека, пусть даже речь идет о великой личности. Степень религиозного рвения не делает кого бы то ни было достойным уважения, почитания и восхищения. М. Бигиев утверждал, что человека следует оценивать по тому, какую пользу он принес окружающим людям и обществу в целом. Такой подход мыслителя позволяет нам прийти к принципиально новому пониманию таких категорий, как «религия», «верующий», «неверный», «религиозный», «набожный». М. Бигиев называл исламом всякое достижение человеческого ума или деяние рук, которое приносит личную или общественную пользу и служит делу процветания человечества. Таким образом, любая общественно-полезная деятельность в любой сфере человеческого бытия является выражением религиозности. Иными словами, верующий – это тот, кто вершит благие деяния, отражающиеся на материальном и духовном благосостоянии окружающих и общества в целом. Хотя человек и может прослыть набожным, однако на самом деле оказаться неверующим в силу того, что он препятствует естественному ходу развития бытия, отвергает все новое или вообще отстраняется от участия в жизни социума. Предлагая вынести из сферы фикха вопросы поклонения (как сферы личных предпочтений каждого человека), М. Бигиев произвел акт рационализации мусульманской правовой науки, акцентировав внимание на ее социально значимых сторонах. Этот шаг мыслителя приближал мусульманскую правовую науку к реалиям жизни и служил дальнейшему развитию и совершенствованию отношений «человек – общество». Подобное предложение явилось результатом стремления М. Бигиева к тому, чтобы мусульманское право стало столь же актуальным и востребованным, как и западные правовые системы. Различие между ними было бы только в том, что западные правовые системы имели светский характер, тогда как мусульманские в своей основе сохранили бы предписания Корана и Сунны, большая часть которых имеет ярко выраженную социальную направленность. Делая упор на сохранении принципа единства сакрального и мирского, М. Бигиев ссылается на Коран, подчеркивая, как мало места в нем уделено вопросам отправления культа и обрядов и как много – разъяснению мирских проблем: «В Коране имеется великое множество очень ясных аятов о самых больших и важных проблемах повседневной жизни, быта. Эти проблемы должны решаться силою разума и посредством иджтихада». Именно этими принципами руководствовались свободно и творчески мыслящие ученыемуджтахиды времен раннего ислама, что позволило им разработать совершенную правовую систему. Развивая собственную методологию фикха, М. Бигиев предлагает следующую структуру социально-ориентированного фикха: 1) раздел, занимающийся теоретической разработкой прав и обязанностей человека как члена семьи (семейное право – мунакахат); 2) раздел, занимающийся теоретической разработкой прав, свобод и обязанностей личности как гражданина (гражданское право – муалакат); 3) раздел, занимающийся вопросами практического претворения в жизнь законов семейного и гражданского права – муамалат (регулирование отношений между членами сообщества, а также отношений мусульманской власти с подданными, другими конфессиями и государствами), и вопросами защиты частной собственности, чести и жизни человека от возможного нанесения им ущерба (уголовное право –‘укубат). Подобный подход к структуре фикха, предпринятый М. Бигиевым, позволяет сделать вывод о том, что он попытался творчески применить к системе исламского права позитивные достижения западной юриспруденции. Например, первые из двух упомянутых разделов по своей сути являются не чем иным, как аналогами существующих в европейском праве семейного и гражданского кодексов, тогда как третий раздел представляет собой форму процессуального претворения в жизнь прописанных в кодексах законов. М. Бигиев считал, что для разработки науки фикха в форме, соответствующей величию ислама во всем его совершенстве, прежде всего необходимо два условия: наличие свободных, независимых правоведов-факихов, обладающих знанием всех необходимых современных наук, и соответствующего методологического инструментария (иджтихад, иджма, кийас) для изучения основополагающих источников (Корана, Сунны). Все это, по мнению М. Бигиева, помогло бы раскрытию цели законотворчества, разработке учения о правах и обязанностях человека. М. Бигиев особо отмечал, что процесс принятия правовых решений и их аргументации должен происходить независимо от предписаний мазхабов и от взглядов на исламский шариат и человеческую жизнь их основоположников – имамов Абу Ханифы, Малика, Шафии и Ахмада. Решая комплекс проблем в сфере исламского права, М. Бигиев предлагал взять за основу ее трансформации следующие принципы: – мысль и разум всегда и во всех отношениях свободны; – все люди обладают правом иджтихада; – право законотворчества принадлежит иджме – консенсусу авторитетных ученых по обсуждаемому вопросу, дающему возможность применить данное решение в повседневной практике; – в учении ислама мысль и разум занимают место сокровищницы всех веков и всех народов. Последний пункт, согласно воззрениям М. Бигиева, подразумевал, что помимо традиционных принципов правотворчества, подробно изложенных в книгах по фикху, следует признать в качестве основы законотворчества и уроки истории и доводы разума, и опыт жизни, и нужды общества, и требования времени. М. Бигиев осознавал, что действенным средством исправления положения в области мусульманского права могла бы стать кардинальная реформа системы мусульманского образования. Это позволило бы, в частности, преодолеть имеющиеся разногласия между различными школами мусульманского права. Реальное положение вещей в образовательной системе его совершенно не устраивало. Еще в 1907 г. он писал, что годы, проведенные в различных мусульманских странах, убедили его в том, что мусульманская образовательная система серьезно больна и крайне неэффективна: «Я увидел, что блюстители существующих традиций, отошедшие от религии и религиозных наук на тысячи фарсахов, отрицают как религиозные, так и практические светские науки». М. Бигиев прекрасно понимал, к каким печальным последствиям это ведет в эпоху, когда было столь очевидным преуспевание Запада и отставание Востока: «Модернисты, убедившиеся в том, что пользы от старометодных медресе ожидать не приходится, принялись либо категорически отвергать религиозные науки, либо, оставляя их в прежнем состоянии, все свои усилия направлять на создание методик для новых дисциплин». В отличие от модернистов, М. Бигиев придавал огромное значение возрождению в стенах медресе исламских богословских дисциплин и в первую очередь фикха как одного из факторов общемусульманского культурного подъема. Показательным примером конкретного правового решения, которое М. Бигиев вывел на основе разработанной им самим методологии фикха, можно считать решение – фетву о посте – ураза в условиях высоких географических широт. Данная фетва под названием «Озын коннэрдэ рузэ» (пост в долгие дни) была опубликована им в Казани в 1911 г. Написанию этой книги предшествова ла его поездка в июне 1910 г. в Финляндию с целью наблюдения незаходящего солнца. Для этого М. Бигиев побывал на горе Авасакса близ финского городка Рованиеми, что находится на Северном полярном круге. Данная фетва представляет собой яркий образец применения иджтихада татарским религиозным реформатором в области религиозного культа. Применяя разработанную им методологию принятия правового решения, используя свои глубокие богословские знания и имея личный опыт наблюдения за незаходящим светилом, М. Бигиев обосновал и доказал решение о том, что пост, приходящийся на дни летнего солнцестояния, не обязателен для мусульман, которые проживают в высоких географических широтах. Данное исследование М. Бигиева имело и важное социальное значение, поскольку он адресовал свою фетву мусульманам, проживающим в упомянутых районах земли, – тем, кто, по его словам, «всю свою жизнь проводит в тяжких трудах ради хлеба насущного и которых пост вообще окончательно выбьет из сил, лишив их последнего куска хлеба». Этим он преследовал гуманные цели: «Если я объявлю этим несчастным... великие послабления ислама... то воскрешено будет одно из величайших дозволений шариата, ниспосланное для удобства, будут спасены от вреда несметное количество жизней мусульман, их семьи, а в сердцах человечества возросла бы любовь к исламу». Новаторские подходы М. Бигиева к проблеме реформирования и реструктуризации системы мусульманского права во многом оказались принципиально отличными от сложившейся в мусульманском мире правотворческой традиции. Несмотря на то что все его предложения имели под собой убедительное религиозно-богословское обоснование, теоретическая и практическая новизна и смелость, присущие выдвигаемым им в сфере фикха идеям, вызывали резкое неприятие в кругу традиционалистов. Причина этого, на наш взгляд, кроется в гуманистическом характере философии мыслителя, рассматривавшего мусульманскую правовую науку как средство обеспечения социального блага, материального процветания и нравственного развития человека. Кроме того, М. Бигиев приблизился к пониманию права как необходимого условия реализации свободы граждан в обществе, выступив против традиционно существующего положения права в мусульманском мире как орудия политического и клерикального произвола. Выдающимся поступком М. Бигиева с точки зрения реформирования мусульманской правовой практики стал перевод Корана на татарский язык. Перевод Корана, осуществленный М. Бигиевым, явился одним из первых опытов подобного рода в мусульманском мире. Он стал результатом многолетнего исследования Бигиевым Корана, начавшегося еще в годы его учебы в аль-Азхаре, где он начал писать свою первую книгу «Тарих аль-Кур’ан ва аль-Масахиф» («История Корана и Священных свитков»). Позже он написал 6-томный комментарий Корана. Переводя Коран, Бигиев стремился сделать Коран доступным для всех мусульман-татар вне зависимости от уровня их образованности и знания ими арабского языка. Он понимал, что возможности и степень распространения его идей ограничены, поскольку его труды не могли распространиться в среде мусульман так же широко, как Коран. Следовательно, многие оставались бы несведущими в вопросах, которые он стремился осветить. Выход из создавшегося положения М. Бигиев видел в переводе Корана на татарский язык: «Правильный и осуществленный наилучшим стилем перевод Священного Корана, являющегося описанием природы да и всего мира сущего, на наш язык, безусловно, необходим». Важным Бигиев считал постоянное присутствие Корана в жизни мусульман. Он перечислил следующие моменты, при которых обязательно чтение Корана на арабском языке: рецитация (чтение священных текстов), намаз и зикр. Это одно из обязательств, возложенных на мусульманскую общину. Другое обязательство – раскрытие и доведение до верующих смыслов священных текстов. По мнению Мусы Бигиева, эта обязанность должна выполняться стараниями мусульман, вооруженных доброй волей (хасан ихтияр). Таким образом, в деле толкования смыслов Корана образовалось широкое поле для состязания. Отдавая это важное дело во власть самих мусульман, пророк Мухаммад не установил каких-либо особых требований, поэтому мусульмане должны опираться при этом на возможности своих родных языков и на разум. Именно благодаря такому подходу в первые века исламской эры возникла целая волна толкований Корана, свободных от необходимости следовать каким-либо традициям или течениям. Бигиев считал, что подобная свобода была большим благом, поскольку дух состязательности и взаимной критики способствовал формированию наиболее точного и беспристрастного толкования Священной книги. Бигиев писал, что многие из тех, кто занимался толкованием Корана, использовали его тексты, как им это было выгодно, и приводили их смысл в соответствие со своими взглядами. Он считал, что, хотя свободомыслие и является великим благом, тем не менее оно не должно становиться оправданием легкомысленного отношения к пониманию Священного Корана. С этой позиции Бигиев критиковал имеющиеся в распоряжении мусульман толкования Корана, называя их глупыми и бессмысленными, обвинял такие известные тафсиры, как «Мавакиб», «Аль-Иткан фи тарджама аль-Кур’ан» и «Тасхиль альБаян», в том, что эти составленные невежественными мутакаллимами труды нанесли непоправимый вред исламу. Горячее желание как можно скорее положить конец разрушительному влиянию подобных книг на умы мусульман привело Бигиева к решению незамедлительно издать собственный перевод и начать распространять его среди единоверцев. Чтобы показать, с какой основательностью он сам готов воплотить в жизнь этот замысел, Бигиев перечислил принципы, примененные им для перевода Корана: 1) использование всех известных тафсиров Корана; 2) использование оригинального Священного текста; 3) ставка на приоритет правил арабского синтаксиса при толковании неоднозначных моментов; 4) внимательный подход к различным традициям рецитации; 5) сохранение всех допустимых смыслов предложений; 6) совершенный отказ от изменения структуры текста, замены слов и т.п. (по его мнению, многие толкователи грешили использованием подобного метода); 7) отстранение от влияния на перевод традиций калама и различных (древних и новых) философских взглядов; 8) избегание переиначивания доказательств, содержащихся в текстах, в угоду преданиям или желанию следовать субъективному толкованию (чем также грешили многие толкователи Писания); 9) отказ от толкования и разъяснения аятов, поскольку это предполагает внесение субъективного фактора (Бигиев считал, что его личные идеи недостойны стоять вровень со смыслами священных аятов); 10) убежденность в том, что перевод Корана возможен, поскольку его смыслы, как и структура, непоколебимы. Он считал, что если смыслы Корана сохранены подобно тому, как сохранена его структура (назм), то определенно перевод Корана возможен. Бигиев писал: «Говорить, что перевод Корана невозможен, зная при том, что его смыслы сохранены, значит заявлять, что смыслы Священного Корана никогда не будут поняты». Муса Бигиев, работая над некоторыми книгами, использовал в них собственные версии перевода Корана. Он применил их на практике при решении ряда вопросов фикха в книгах «Аль-Лузумият», «Кавагыйд фикъхия» и «Озын коннэрдэ руза». Кроме того, он написал толкования к некоторым тафсирам, исправил ошибки и дополнил тафсиры «Табари» и «Кашшаф», работал с текстами Корана Османа. Кроме попыток познакомить мусульман-татар с содержанием Корана на их родном языке, М. Бигиев одним из первых среди татарских религиозных реформаторов предпринял усилия по синтезу ценностей исламских принципов правотворчества и прогрессивных достижений западной правовой традиции. Основным мотивом деятельности М. Бигиева в реформировании мусульманского права была его рационализация, приведение его в такую форму, которая позволяла бы решать насущные проблемы индивидуального и коллективного бытия на платформе богооткровенной истины. Эти настроения мыслителя нашли свое отражение в концепции мирного сосуществования государств с различными культурными традициями. М. Бигиев с позиций ислама обосновал принцип, принятый современной социально-философской наукой, согласно которому естественное действие международного права – это склонение воли правительств к миру и взаимовыгодным отношениям. В целом интерпретация мусульманского закона М. Бигиевым имела ярко выраженный социально-философский акцент и была выстроена на приоритете свободомыслия, ценности реального бытия, земной человеческой жизни, активизации творческого потенциала личности посредством гармоничного синтеза духовной и материальной сторон жизни индивидуума и человеческого сообщества.

Хайрутдинов А.Г. М. Бигиев об обновлении мусульманской правовой системы. Бигиевские чтения: богословская мысль российских мусульман XIX – начала XX вв. : Сборник научных статей / Сост. И.А. Зарипов, общ. ред. Д.В. Мухетдинов. – М. : Издательский дом «Медина», 2015. –73-84с.